Что такое РАБИС?

[yonic 1 187]

Что такое РАБИС?

 

Когда я представил на взыскательный, а временами суровый суд читателей свою первую статью о сегодняшнем положении дел в современной музыке Армении, то первой же реакцией читателей было - а где рассказ или хотя бы упоминание о музыке в стиле "рабис"? Тогда, помнится, я пообещал познакомить читателей и с этим, наверное, самым популярным стилем музыки в Армении сегодня. И вот, выполняя обещание, предлагаю краткий обзор этого широчайшего музыкального поля.

 

Прежде всего, этимология термина: Рабис - рабочее искусство. Возникло это движение лет пятьдесят (а может, и больше) тому назад, в период расцвета агитбригад, красных уголков, изб-читален и прочих способов окультуривания широких масс трудящихся. В результате были созданы комитеты рабочего искусства, организации, управления при министерстве и т.д. Образовывались коллективы, группы, отряды, несущие культуры в народные массы.

Об уровне этих исполнителей говорить здесь не будем, дабы не оскорблять чувств читающих. Потом, конечно, уровень повысился, творческие коллективы стали формироваться за счет профессиональных музыкантов, но вот отношение к искусству осталось на уровне агитбригад - попроще, чтобы всем было понятно, веселее и ярче, чтобы всем понравиться.

 

Что же из себя сегодня представляет усредненный рабис-коллектив? За прошедшие годы из всех видов этого жанра в живых осталось лишь его музыкальное направление. Это инструментальные группы, состоящие из дудука, зурны, дхоола (барабан, на котором играют руками держа его на уровне груди), иногда аккордеона. Они играли простенькие мелодии, сначала основанные на народных темах или произведениях таких же, как и сами музыканты, простецких авторов. Вскоре инструментарий стал видоизменяться - в рабис начали добавляться инструменты из мира эстрады и рока. Сегодня в арсенале рабис-музыкантов - электро-гитары, электронные ударные установки, синтезаторы, фленджеры, вокодеры и всякие электронные примочки. Поменялась музыка - гораздо меньше стало народной музыки, национальной основы. Очень много в звучащих произведениях - востока, или точнее, азиатчины. Все какое-то ненастоящее, сляпанное "на раз", без какой-либо серьезной основы, китч. Чтобы было понятно российскому читателю - то, что обычно называется в России "а ля рюс". Сказанное относится и к вокалистам. И хотя у музыкантов этой категории сильно изменилось все, - от инструментов до манеры аранжировки, суть осталась та же: попроще, чтобы всем было понятно, веселее и ярче, чтобы всем понравиться.

 

Выступают эти музыканты чаще всего на свадьбах, на массовых мероприятиях, народных гуляниях и т.д. Эту музыку можно слышать на оптовых рынках, базарах, пляжах высокогорного озера Севан, в кабинах у дальнобойщиков, водителей маршруток и такси. Многочисленные кассеты и диски с записями рабис-певцов и музыкантов продаются буквально на каждом углу. Музыка эта проникает все глубже и глубже в быт людей. Она довольно-таки нахальна и напориста (а еще говорят про попсу!). Как мне кажется, нечто подобное сегодня происходит и с так называемым "русским шансоном". В чем-то даже похожe. Правда, у армянского рабиса есть одна особенность и отличие от того же шансона. Рабис-песни всегда очень добрые. Они повествуют о любви к Родине, матери, жене, о неразделенной любви и т.д. Да и аранжировки чаще всего сладкие и даже слащавые. Наигранные чувства, дешевые страсти.

 

Рынок рабис-музыки огромен. Музыканты записывают буквально сотни альбомов в год. Под них, естественно, создаются мини-студии, которые без особых ухищрений и не мудрствуя лукаво записывают "пачками" такие альбомы. Появились спецы в области рабис-аранжировки. Их знают и ценят в рабис-мире. Многие "серьезные" музыканты других жанров очень часто сотрудничают с представителями рабис-искусства. Ларчик открывается просто - рабис продается лучше чем джаз, классика и даже поп. Рабис-исполнители дают гораздо больше концертов, они везде и всегда - желанные гости. Так что заработать денежку здесь можно веселее. Ведущие исполнителяи жанра тоже не стоят на месте -покупают первоклассные инструменты, нанимают лучших музыкантов, арендуют лучшие залы, одеваются в престижных магазинах. Все больше и чаще, чем поп, рок и джаз-исполнители они записывают видеоклипы. Это больше не участники студенческих агит-бригад. Это звезды шоу-бизнеса, правда, с приставкой "рабис". В нем все понятно, ярко и светло. Одним словом, чтобы всем понравиться. Кстати, несмотря на то, что внешне рабис сильно изменился, суть, естественно, осталась та же. Более того: из стиля музыки, искусcтва, он уже вырос и превратился в стиль жизни. Можно одеваться в стиле рабис (ярко накрашенные губы, кофточки с "бриллиантами", явно поддельными, с оптовых вещевых китайских и турецких рынков, обтягивающие джинсы у женской половины, атласные рубашки, густо намазанные гелем волосы, остроносые туфли на каблуках у мужской части населения), устраивать свой быт (обивка мебели с рюшечками, незабвенные слоники на комодах), разговоривать (манерно, жеманно, в то же время на сильнейшем жаргонe). Классическим примером рабиса является "жизнь и творчество" героини Ильфа и Петрова Эллочки -Людоедки. Помните, "Ситечко", Хо-хо", "Железно", "Шанхайский барс"..? Вот типичный рабис! А может, и не армянское это вовсе изобретение?

 

Есть у рабиса и свои некоронованные "короли". Таким является, несомненно, певец Арам Асатрян. Певец, записавший десятки альбомов, объездивший с концертами не только всю Армению, но и большую часть России. Кoгдa-тo он дал аншлаговый концерт в каком-то из крупнейших и престижнейших залов Москвы (сейчас не помню точно - то ли в Кремлевском, то ли в зале "Россия", или еще где-то подобного же уровня.). Его характерную манеру петь сладким гнусавым голосом обожают сотни тысяч людей. В последние годы он жил в Лос-Анджелесе, пeл по всему миру и время от времени возвращался на родину, чтобы спеть для тысяч своих ярых и верных поклонников.

Вторым, наступающим ему на пятки по популярности, является певец Тата Симонян. Он может быть знакомым российским любителям музыки по своим многочисленным дуэтам с российскими исполнителями - Любовью Успенской, группой "Рефлекс"... Причем, фокус в том, что российские исполнители, как правило, поют его песни на армянском! Правда, Тата - рабис певец "с человеческим лицом", плавно переходящий в разряд попсы.

За этими признанными звездами целым косяком идут многочисленные певцы, имена которых ничего не скажут широкой публике. Причем, принято называть их лишь уменьшительно-ласкательными версиями их настоящих имен - Арменчик, Пашик, Суренчик и т.д. Так уж повелось в рабисе. Наверное, так понятнее, веселее и оригинальней.

 

Где-то я читал, что пытаться описывать словами музыку - все равно, что танцевать про архитектуру. И поэтому я не уверен, понятно ли я описал этот жанр. Если не очень, то может Вам поможет следующее сравнение: музыка эта, а точнее, ее суть и дух, - это некая помесь Надежды Кадышевой с ее "Золотым кольцом" или Надежды Бабкиной и ее "Русской песни" с представителями русского шансона. Тогда, наверное, нечто подобное получится. А еще лучше - зайдите на сайт KAVKAZPORTAL.COM, в армянский аудио-раздел, скачайте и послушайте, - и тогда вы точно поймете, о чем это я. Ведь там все очень ярко и весело. Специально так, чтобы всем было понятно и всем понравилось!..

 

Армен МАНУКЯН (ЗВУКИ РУ)

[yonic 1 187]

Рабиз (рабис) — современное направление армянской городской песни, предполагающее соответствующий образ жизни. Происходит от названия советской организации «РАБотники ИСкусства», в которую входили исполнители народных мелодий (руководителем армянской РАБИС долгое время был Дживан Гаспарян).

 

В 1970-80-е г.г. под словом рабиз начали понимать армянские городские романсы, застольные, траурные и блатные песни в исполнении самодеятельных и полу-профессиональных музыкантов. В 1990-е рабиз стал, пожалуй, самим распространенным музыкальным жанром в Армении, сформулировался и соответствующий стиль поведения, сильно раскритикованный армянской интеллигенцией. В границы стиля рабиз входит набор жаргонных выражений, специфических (иногда - блатных) понятий, яркой «мафиозной» одежды, эмоционального (благодушного) поведения, а также некоторых элементов традиционализма и расизма.

 

Среди известных исполнителей музыки рабиз - Арам Асатрян, Алик Гюнашян, Татул Авоян, Спитакци Айко (Гевондян), Карен Арутюнян (Армения), Узбек, Бока (Россия, Кавказ, Средняя Азия), Дзах Арут (Памбукчян), Пол Багдадлян (США), Мануэль Менcкичaн [Мененгечян, Kичaн] (арабские страны) и др. Среди наиболее известных песен в стиле рабиз - «Ара, вай, вай», «50 лет», «Эй, капитан», «Скрипка», а также «Я - армянин», «Балес» Арама Асатряна, «Степанакерт» Карена Арутюняна, «Доля воровская» Боки, «Солнце пустыни» Таты.

 

Песни в стиле рабиз исполняли также Любовь Успенская, Анатолий Днепров, Сосо Павлиашвили.

 

В слэнге рабиза есть как общие жаргонные выражения, так и заимствования из иностранных языков и специфические понятия. Некоторые популярные примеры:

 

цавд танем (чард танем) — унесу твою боль,

сртит мернем — дословно — умру за твое сердце,

кянк джан — моя жизнь,

нанар — красотка,

кайфот — хорошая,

мерс — мерседес,

лекш — скука,

кянки тормуз — жизненная проблема (шуточн.),

натури — действительно.

 

В общем, Bикипедия даёт не совсем полное представление о рабисах. Точно она дёт понять то, что от искусства у них не осталось ничего, это уже просто нарицательное название. Рабизы - полная аналогия российского гопничества.

 

Типичная одежда - вся чёрная, кроме носков, они обязательно белые - это сочетание - вечный писк рабисмоды. Как правило, это рубашка, брюки, туфли с длинным острым носом, а если они ещё и лакированые, и нос загнут вверх - то это тоже писк моды. В зимний период шиком считается кожаное пальто.

 

Количество золота на теле - статус носителя. Так же как и размер креста, смысл которго рабис даже может не знать. Золотые украшения, как правило, "дутые", так как для рабиза главное - размер. Поэтому, когда вы положите руку на шею рабиза или заденете за запястье, на котором браслет, рабиз тут же попытается уклониться, сделав вид, что шея (запястье) болит, типа травма. Хотя на самом деле просто будет страх помять бижутерию.

 

Стандартная поза рабиза - сидя на корточках. При этом шик, если ты луцкаешь семечки в немереных дозах, и при этом заплёвываешь слюной всё и вся вокруг себя. Так же следует отметить наличие тонких сигарет (тоже писк моды).

 

Рабизы, как правило, не владеют литературным армянским (граканом), в выражениях используют исковеркованые руcские слова, например натури, давадит и т.д.

 

В общем, отличие от российскиx гопников только в деталях, моральные устои и уровень интеллектуального развития примерно одинаковы.

 

Главное отличие - как быкуют. Российcкое гопьё предпочитает силовой вариант - спросить закурить, и дать сходу в морду. Армянские рабизы предпочитают стиль психологического воздействия - подойдут, перейдут в стандартную позу (присядут на корточки) и начнут пытаться доказывать, что ты в чём-то не прав. Процедура доказательства обязательна, если вы захотите назвать рабиза ган.... то есть уродом, то вам придётся ему ещё и прочитать лекцию, и доказать, почему он урод. Каждый из них считает себя доктором Курпатовым.

 

А ещё у рабизов ранжировка строится по принципу, у кого родственник круче, при этом "родственником" может быть пятиюродный брат троюродной тёти маминого двоюродного брата, либо просто тот, кого пару раз видел вживую и хоть раз поздоровался. Крутизна родственника (который тоже рабис), как правило, определяется машиной, а машину рабис может купить цивильную, но подержаную, деньги достанет, даже продав почки, при этом средств на бензин у него может и не быть. Когда я был в Ереване летом, наблюдал такую сцену - рядом с домом находится газовая заправка, так вот на неё ночью, шифруясь, приезжают заправляться целые колонны хаммеров, 500-х, 600-х, и прочих многолитровых б/у машин. Так как у рабизов нет денег на бензин, а двигатель по-любoму должен быть большой кубатуры, они ставят на эти машины газовое оборудование в целях возможности хоть немного на них ездить. Скромные рабисы, либо те, кто не может продать почку, покупают белую "Hиву", - именно белую. Hе белая "Hива" - отстой, белая - шик, почти майбах.

 

Кoроче, устал писать про рабизов, но, думаю, картину как-то прояснил.

 

Армен МАНУКЯН (ЗВУКИ РУ)

[yonic 1 187]

Давно вот порывался продолжить тему про рабиз. Дело в том, что, по моему глубочайшему убеждению, 80% болячек армянскогo общества оно обязано этой субкультуре. Удары наносятся по сакральному, по ценностям армянского мира. При этом, самым непостижимым образом идет подмена - армянское выбрасывается, а гадость откровенная называется истинно армянским. Рабиз помимо прочего формирует менталитет и суть есть вяло текущая примитивная идеология, глоток свежего воздуха для арменизированных кацевников, которым непонятны наличие и необходимость "маячков" в армянском мире, для них это все занудство сплошное, а рабиз позволяет им ощутить полузабытый аромат той культуры, к которой принадлежали их предки до ассимиляции в армян. Это реально катастрофа, потому что рабиз сносит все и, пользуясь поддержкой самых меркантильных и обеспеченных слоев, формирует новый менталитет у армян. Ниже кидаю очень качественный текст, на который набрел сегодня в нете.

 

«Рабиз» и упадок

 

Рабиз — это, с одной стороны, некая примитивная «китчевая» субкультура, появившаяся в Ереване в начале 70-х.

 

С другой стороны, рабиз — это образ жизни, поведения, система неписанных (и, что самое интересное, даже внятно не вербализованных) правил, неожиданно возникшая и не имеющаяя каких-то прямых предшественников. Изначально в ее основе лежали законы воровского мира, однако вскоре от них ничего не осталось. Да и собственный миф рабизов стал отрекаться от такого наследства.

 

Рабиз — это линия подчеркнуто городского (анти-деревенского) некультурного поведения, которая создала в результате свою параллельную «культуру»: моду, юмор, песни, живопись — совершенно своеобразный стиль, подпитывающийся только собственным творчеством.

 

Наконец, рабиз — это такое загадочное молодежное «движение» за патриархальный, старый городской быт и мораль. Быт, естественно, надуманный, поскольку такого быта в прошлом нигде не было. А в старом Ереване почти совсем не было никакого городского быта…

 

Психологически рабиз — это вид паранойи, которая ввиду массовидности постепенно, с годами, изжила себя как психическое явление, социализовалась, эстетизировалась, и от нее к 85-му году остались лишь формальные черты.

 

…В 70-х годах в Ереване появились молодые люди, поведение которых выглядело очень странно. Подчеркнуто неряшливо одетые, непричесанные, с выражением тоски и муки, написанном на лице… В городе, где демонстрация своих страданий и забот чужим людям была признаком «бесшрджапатности», неприкаянности, появились откровенные нарушители. Задиристые истероидные личности — вот какими были изначальные рабизы. Собственно, спектакль разыгрываемый «изначальным рабизом» на улице не скрывал, а, наоборот, выпячивал их истерический, акцентуированный характер. Рабиз часто предупреждал, что сейчас «на него найдет», что он «сорвется», что он «психованный» (По-русски его состояние можно описать так: «Ой, держите меня семеро!»). Делалось это подчеркнуто без повода, с целью привлечь к себе внимание. С той же целью рабиз мог изображать хромого, косого, с нарушенной координацией человека, «бил на жалость».

 

Сложившееся взаимодействие ереванца с чужими, основанное на взаимных уступках, не предусматривало, что доверием можно злоупотребить… Рабиз регулярно «злоупотреблял» и долго оправдывался, тщательно изображал, что уважает, предельно уважает окружающих, просто ничего не может с собой поделать…

 

…В вагон трамвая вваливается с выпученными глазами молодой человек и начинает голосить: «Кондуктор! Кондуктор! Дай мне один билетик — помира-а-аю!».

 

Анекдот — всегда преувеличение, конечно. Но, пожалуй, в этом случае это преувеличение минимально. Рабиз входил в магазин, не глядя на очередь, бросался к продавцу и, повиснув на прилавке, возглашал: «Милый мой, родной! Дай коробок спичек! Только выбери мне самый лучший!». Сунув продавцу десять копеек вместо одной, мог добавить: «Люди, я только что с похорон! Сдачи не надо!».

 

Так случилось, что до 70-х годов миграция в Ереван захватывала людей с одним исторически сложившимся менталитетом, как бы ни были они разнообразны, а с начала 70-х — совсем с другим. Теперь это были по преимуществу жители горных районов Армении и жители Баку (исторически — тоже из горцев).

 

Для старожилов-ереванцев и районов их происхождения характерна была пространственная триада взаимотношений «семья прежде всего, тут я царь и бог» + «эгалитарные отношения в шрджапате» + «нейтралитет во что бы то ни стало по отношению к другим шрджапатам». Город был приспособлен для обеспечения этой многослойного мирного сосуществования.

 

Для новых мигрантов была более привычна схема «большой родственный клан со строгой иерархией» + «единое общество, разделенное на больших начальников и маленьких людей» + «взаимопомощь всех маленьких людей».

 

Город, думается, казался им холодным и опасным, и они старались достучаться до чужих людей, создавая то и дело разнообразные «аварийные» ситуации, когда нужно «спасать-выручать». И обращались за этим к людям незнакомым. Тут должен был сработать уже описанный ереванский рефлекс мгновенной концентрации ереванцев вокруг ситуативного лидера, и провокатор оказывался таким лидером.

 

Типичной была ситуация организации похорон, где люди не склонны спорить и согласны принять правила ритуала, если кто-то знает их лучше. Более того, похороны были тем местом сбора людей, куда «безшрджапатный» мигрант мог легко попасть. Просто в гости его не звали, а на похоронах он, пусть и не надолго, становился более-менее заметной фигурой: он знал правила ритуала. Подобно музыкантам из «Рабочего искусства», игравшим на похоронах, и попутно помогавшим своим опытом в организации похорон, новый мигрант находил себя в роли задатчика всеобщих правил там, где людям было не до возражений.

 

Для общества Еревана, привычного к взаимодействию с незнакомыми людьми только когда они «мастера» и «специалисты», такой добровольный «массовик» представал в образе некоей «профессии» — «рабиза».

 

Молодые безработные «рабизы», как представляется, никак не могли понять, как можно в этом городе зарабатывать на жизнь? При огромном потоке миграции рабочих мест катастрофически не хватало. Коренная молодежь Еревана все откладывала и откладывала свое приобщение к труду, стремясь в вузы, порой не столько за знаниями, сколько для того, чтобы отложить на потом решение проблемы трудоустройства. Молодой одинокий мигрант видел беззаботную молодежь, которую одевали и кормили родители, и не находил для себя пути в их общество.

 

Ища хоть какого-то контакта с местными жителями, молодые мигранты превращались в «уличных приставал», нарывались на конфликты — в транспорте, в магазинах, в кино, на футбольных матчах. Постепенно их образ поведения распространился среди коренной молодежи с низким уровнем образования, в рабочих районах города. Вскоре провокационная деятельность отдельных мигрантов стала образом поведения для большой массы коренной молодежи.

 

Любопытно, что не возникло никакого принципиального конфликта между «пришлыми» и «коренными». Новые мигранты не образовали своей обособленной среды, каждый из провокаторов рекрутировал под свои знамена местных.

 

Вот тут бы, казалось, должны возникуть криминальные банды с вожаками, дворовые группировки. Но ереванцы были удивительно не склонны к созданию каких-либо стабильных групп. Возникал конфликт, участники конфликта «собирали парней», учиняли драку, и группы мгновенно распадались. Следующая драка могла состояться в другом «составе команд», где вчерашние соратники оказывались по разные стороны.

 

Темой ссоры становились принципиально лишенные корысти мотивы, из которых на сюжет «он не так на меня посмотрел» приходилось, пожалуй, процентов девяносто. Остальные десять — «не так посмотрел на мою девушку», «выругался», и даже «не помог, когда его просили». Конфликты из-за денег или еще чего-то материального считались невозможными, рабизы подчеркивали, что материальная сторона жизни их не интересует вообще.

 

Несколько лет — с 1970 до 1975 — длилась неожиданная вспышка хулиганской преступности, при полной беспомощности как милиции, так и социальных методов улаживания конфликтов. Жители сбились с ног, разыскивая по привычным «шрджапатным» связям, «чьи это дети безобразничают»: контакта с ними не было, «безобразники» не были шрджапатом, за них никто не отвечал…

 

В какой-то момент рабизы противопоставили себя «хиппиаканам», то есть «хипповым» молодым ереванцам, и были на волосок от того, чтобы раздуть внутримолодежный конфликт. Однако спор ушел в неожиданном направлении: рабизы вовсе не считали себя менее современными, они считали себя лишь более «народными». А ереванские «хипповые» также не считали себя противниками «народного». По сути, конечно, они были антагонистами, однако в словесной форме тема конфликта ускользала. Препирательства, возникавшие на протяжении нескольких лет, закончились формулировкой правила «лишь бы человек был человеком». Стороны признали друг друга и конфликты на почве «стиля» сошли на нет.

 

Но чем больше расширялся круг знакомых, чем больше разновозрастных людей захватывал каждый конфликт, тем труднее его было закончить. Вот тут снова вступило в действие стремление рабизов найти свою роль и место в обществе! Рабизы стали позиционировать себя в качестве умелых разрешителей конфликтов. «Мастеров разборок». И это было вполне по-еревански: по новым «правилам», продвигаемым рабизами, драке должна была предшествовать долгая словесная перепалка, которая, однако, благодаря мастерству «секундантов»-рабизов не шла вразнос, а превращалась в ритуал тех самых «предварительных угроз» и «иносказательных ругательств», которые давали выход эмоциям, но снимали с противной стороны обязанность ради «сохранения лица» отыгрываться по полной программе: вроде, никто же никого пока не ругал «по существу». Целый ряд особых манер и правил драки, вроде легких оплеух и даже пустых замахов вместо ударов, длинных витеватых переходов от угроз к уважительным отзывам о ком-то третьем, пасов другой стороне для того, чтобы дать возможность и той стороне высказать уважение к этому третьему, наконец, через несколько шагов — возможное замирение через этого третьего. Иногда в качестве имени третьего выступало имя воровского «авторитета». Но отнюдь не всегда. Это могло быть и имя просто общего знакомого. И даже… Автор этих строк был участником разборки, где стороны, не найдя общих знакомых, замирились на общем уважении к певцу Демису Руссосу.

 

В общем, как видите, рабизы создали проблему, и они же предложили путь ее решения. С одним условием: они должны были войти в число актеров пьесы под названием «Ереванская жизнь». Собственно, подсознательно из-за этого и был весь сыр-бор.

 

Жители долин Армении давно замечали о горцах: (в смягченном пересказе): «Он с таким шиком вытащит тебя из ямы, что позабудешь, кто давеча тебя в ту яму загнал».

 

Кроме того, жители гор, более склонные к чинопочитанию и соблюдению внешних, заданных правил, никак не могли взять в толк, как ереванцы обходятся без общих для всех «законов» уважения к авторитетам.

 

Ереванцы проворонили неприемлемость, дикость рабизного поведения, не имели привычки гнать кого-то, и не сочли рабизов чужаками.

 

Рабизные отношения предлагали суррогат ереванского политеса, надстроенный над принципиально другими моральными принципами.

 

Традиции заменялись самодельными «законами». Добродушие заменялось сентиментальностью. Вежливость у рабизов подменялось слащаво-манерными ритуалами: «мерси» вместо «спасибо». А каково было слышать: «Разреши сахарно прервать твое слово». Будем «слаще» друг к другу относится, вещали рабизы — не будет драк.

 

После похорон и разборок рабизы стали осваивать свадьбы. По правде говоря, трудно было найти что-либо, чего бы не знал любой армянин в вопросах застолья… Это надо было постараться понапридумывать правил да еще заставить людей им следовать. «Похоронный» и «разборочный» опыт рабизов подсказал им, что нет ничего лучше, как изображать крайнюю обиду, если кто-то не следовал заданным ими правилам. На свадьбе вряд ли кто-то захочет встревать в спор и портить настроение. А раз так, то слушайте все: «салатниц с оливье должно быть две, а с винегретом — нечетное число, иначе молодоженов ждет горе». На передке машины жениха надо укрепить плюшевого медведя. На передке машины невесты — куклу. Регламентировалось все — как и сколько надо сигналить, как есть, что говорить, где потом жить. Вес и форма колец на помолвку и на свадьбу, размеры подарков, количество гостей…

 

Обнаружив, что, играя на дурных приметах и угрозе сильной обиды можно вынудить людей выполнять даже противные им правила, рабизы стали развивать уже чуть ли не моральные системы, касавшиеся всех сторон жизни.

 

Это занятие, как ни странно, оказалось заразным настолько, что захватило уже чувствительную часть населения! Когда-то ереванцы придумали «старинные армянские традиции», теперь рабизы навязывали всем «древние народные адаты». Адаты — законы обычного права у мусульманских народов. Традиции уважают, а адаты — их следовало соблюдать из страха.

 

Ереванцы узнали, что они ну, все до сих пор делали неправильно: кофейную чашку надо держать, отставив мизинец, вместо слова «дорогой», говорить тюркское «азиз», а то прямо сейчас кто-то сильно обидится. Сильно-сильно… Прямо здесь, в кафе. Вечер будет испорчен истерикой, которую закатит рабиз. Может, дойдет до драки… а может бедняга ударится в слезы… Ну стоит ли обижать человека?

 

Дальше — больше. Оказалось, что жениться нужно только на невинной девушке. Что невеста не должна разговаривать с чужими мужчинами. Что родителям ее надо платить (калым?), а у невесты должно быть приданное, строго соответствующее рабизному «списку».

 

Что квартиру должны купить родители жениха, а мебель — родители невесты.

 

На современных городских людей вдруг свалилось такое количество «адатных» ограничений, что, казалось, сейчас вот выйдут люди и побьют рабизов. Ну, во-первых, представьте себе, бить было некого. Каждый из пропагандистов выступал только в роли транслятора, легко прячась за спины других. А во-вторых, никто никого не хотел бить. В город пришло увлечение, поветрие. Машинистки перепечатывали на тоненьких листочках списки «правильных» тостов, вместе с «единственно правильными» кулинарными рецептами добровольно размножали под копирку «адаты», по которым выходило, что они, женщины, не должны находиться в одном помещении с мужчинами, а, даже поцеловав мужчину до брака, будут прокляты на всю жизнь…

 

Пропагандировалось такое дикое патриархально-средневековое отношение к женщинам, которое не было знакомо дедушкам и бабушкам того времени. Дедушки, которые в свое время пели развеселое «Ветер, ветер станет дуть / Распахнет он милой грудь» и бабушки, которые любили песенку «деревенской дурехи» «Ох, мы с милым на кровати — скрип да скрип, скрип да скрип!» не могли взять в толк, откуда во внуках взялись все эти понятия «серьезной девушки» и «порядочного парня», по которым женщинам вообще нельзя было петь, а мужчина должен был выбирать невесту по воле отца.

 

Особенный, изощренный антэротизм, не имеющий в народном прошлом никаких оснований, исходящий, к тому же, от молодых людей — разве это не удивительно?

 

Чтобы читатель представил масштабы этого оригинального явления, упомяну о некоем циркуляре, который пришел в то время из Москвы на кафедры научного коммунизма ереванских вузов. «Для служебного пользования. О некоторых негативных явлениях в среде молодежи национальных республик». Негативных явлений в Москве насчитали три. Большое число самоубийств в Эстонии, распространение наркомании в Грузии и… «чрезмерное увлечение национальными традициями и ритуалами в Армении». Пожалуй, правы были те, кто поставил эти явления в один ряд!

 

Были лишь отдельные случаи, когда люди восставали против глупых ритуалов…

 

Как-то в субботу на улицу Налбандяна выехал свадебный кортеж… На передке машины молодоженов, вместо обычных мишки и куклы, была привязана… живая лисица! Прохожие смотрели, разинув рот, и все бы тем кончилось… Но если есть в Ереване активный класс, так это — бабушки. С традиционным проклятием «вуй, закопай я ваши головы!» бабушка кинулась спасать лисицу. Навстречу вылезающим из машины мужчинам степенно потянулись крепкие бабушкины родственники и соседи… Ладно, поздравив молодоженов, деликатно поинтересовались они, причем тут лиса? Среди свадьбы тут же отыскался «идеолог», который заявил, что по старинному «адату» лиса — знак мудрости. Но, как бабушка начала, так она и довела спасение животного до конца: «Я, старая женщина, не знаю такого «адата»! А вот, кому тут хочется довести меня до того, что я прокляну вашу свадьбу?!». С такой «реальной» угрозой сталкиваться блюстителям «адатов» ох, как не хотелось. Воинствующим рабизам пришлось освободить лисицу…

 

К сожалению, другие несусветные придумки рабизов не находили отпора и распространялись. Еще об одном говорит этот эпизод. Не стоит искать корни рабиза в народных традициях. Не был он и привнесенной мигрантами из мусульманских республик какой-то «азиатчиной», хотя речь рабизов была пересыпана тюркскими словечками. Даже синкретической идеологию эту назвать трудно. Скорее, это было некое болезненное самодеятельное творчество, фантазия, выдумка, а уж разнообразная ее атрибутика была взята из разных мест — откуда попало. Если помните, герои «Заводного апельсина» Энтони Берджеса также для «понта» придумали себе жаргон из русских слов.

 

Наверное, как раз люмпенизированнные люди, оторванные от народных корней, от семей, и способны такое сочинить…

 

Конечно, в числе рабизов начала 70-х должно было иметься изрядное число действительно психически неуравновешенных, акцентуированных личностей. Так оно и было. Убежден, что психологические тесты подтвердили бы это. Однако рабизное поветрие захватило такие широкие слои людей!

 

Забегая вперед, сообщу, что потом эта болезнь ушла, точнее — преобразовалась и купировалась.

 

А пока вынужден вернуться к тому психологически тяжелому времни: рабизу предстояло пережить еще две метаморфозы…

 

В то время, когда французы и американцы переживали драму «молчащего», сверх-конформного поколения, на фоне которых возникали клошарская и гарлемская субкультуры, Ереван переживал драму «воинстующего патриархализма с фантастическими элементами»…

 

Пока рабизы были заинтересованы в «рынке услуг по замирению», они работали на воспроизводство конфликтов. Это давало выход энергии молодых почти ничем не занятых людей. А для всякого конфликта нужен был повод. Рабизы продолжали устраивать свои публичные «номера», расширяли список тем, которые их непосредственно «обижают», и предметов, которые им «противны». Ну, к примеру, ненавидел рабиз пятикопеечные монеты. Сгущенку ненавидел, электричества «брезговал», «деревенских» терпеть не мог…

 

И какими всхлипами, какой живописной истерикой он мог доказывать, что эти пустяки — повод для драки!

 

Непостижимые для рабиза культурные правила — надо быть чистоплотным, жадничать не хорошо, нужно быть вежливым, рабиз заменял упрощенными, бескультурно-эмоциональными «законами»: он считал достоинством брезгливость (вместо чистоплотности), нестяжательство преобразовал в ненависть к конкретным пятикопеечным монетам, не умея быть горожанином, питал ненависть к «деревенщине».

 

Часто можно было слышать от рабиза такое мнение о девушке: «хорошая девушка, брезгливая».

 

Особую статью рабизного «творчества» составлял своеобразный жаргон, смесь воровского жаргона, калькированного на армянсий язык, тюркисих слов и своеобразных слащавых словечек и выражений. Первый вариант этого жаргона, более «воровской» и агрессивный, интонационно напоминал речь «новых русских», особенно — южнорусского происхождения. Сопровождался он активной «распальцовочной» жестикуляцией. Этот жаргон тоже ждала некая эволюция, о которой — чуть позднее.

 

Постоянно росло напряжение ереванцев — как бы чем-то не обидеть рабиза… На телевидение «рабиз» не пускали, однако давление, как рассказывают, было очень высоким. Тем более что партаппарат и комсомол долго считали рабизов своими добровольными помощниками.

 

Находясь в любой компании, люди чувствовали себя скованно, пока не убеждались, что ни в одном из окружающих не кроется скрытый сторонник рабизных правил. Если таковой обнаруживался, победа заведомо была за ним: начинались разговоры о том, чем рабиз брезгует, что он люто ненавидит, что было сделано хозяевами неправильно… Да, нарушая все законы гостя, рабиз себе это позволял!

 

В общественных местах помимо своей воли приходилось считаться с тем, что на тебя вот сейчас ревнивым взглядом смотрит рабиз. Поднимет девушка взгляд — рабиз объявит ее шлюхой, поздоровается парень «не так» — будет скандал и истерика. В чем-то рабизы 70-х напоминали хунвэйбинов — своим желанием учить всех и вся, заставлять соблюдать свои правила… Одно было отличие: рабиз был, в общем-то, всегда одиночкой, его «фокус с истерикой» — это был сольный номер…

 

Когда поветрие коснулось и старшего поколения (а многие отцы того времени подыграли молодежи, видя какую выигрышную роль предлагает им патриархальная модель поведения), то рабизная стратегия вынуждена была отойти от криминального, задиристого образа.

 

На смену ему пришла модель депрессивная. Рабиз имитировал (а в случаях, когда это был действительно паранойяльный тип, действительно испытывал) тяжелую, непрерывную муку от собственной неполноценности. Напрочь исчезла агрессивная жестикуляция. Эта новая подсознательная стратегия рабиза состояла в том, чтобы постараться снизить тонус активности окружающих, чтобы получить какую-то фору. Осознанно «терял лицо», изображая «убогого», беззастенчиво пресмыкался... Таково было его поведение в очереди или в трамвае, с друзьями, и, что самое страшное — даже при знакомстве с девушкой. Так и знакомился — рассказывая о своих неимоверных страданиях и сентиментальных переживаниях…

 

Собственно, и девушка-рабизка — такое же жалкое создание. Темой ее разговоров были та же «несчастная судьба», «обман и зависть повсюду», плохое самочувствие, унылое настроение… Да и большинство женщин, боясь приставаний рабизов, вынуждено было следовать приемлемому для рабизов образу: ходить, опустив голову, не улыбаться, астенично горбиться и т.п.

 

Подобно тому, как «старые ереванцы» ежедневно носили в себе образ праздника «Эребуни-2750», рабизы ежедневно эксплуатировали образ «народного горя», «вечных похорон».

 

Увы (или к счастью), гнетущую силу той депрессии на русском языке передать невозможно. В русской психике тоска временна. После нее наступает выдох, облегчение: «а, гори оно все синим огнем!». Рабизная тоска абсолютно безысходна, нескончаема. Она ведет в тупик, она не допускает разрядки…

 

Страшно, но депрессивная сентиментальность охватила почти весь город. Люди, встречаясь, жаловались на угнетенное, безысходное настроение. Странно, наверно, было какому-нибудь приезжему видеть, как беседуют двое здоровых мужчин:

 

— Эх… Ну, как живешь…

— Да тихо-тихо… Анкап («бессвязно»)… А ты?…

— Грустен… Весь в тоске… Печальный ситуэйшн…

— Вот и я — в ежедневных муках…

 

Думается, читатель меня легко простит, если на этом я прерву эту беседу. Процитирую лучше тогдашнюю песню о любви: «Хочу, чтоб на могилку мою / Несла ты красные цветы». Вот и вся любовь…

 

Вскоре идеи рабиза стали обслуживать интересы людей самых «неромантичных», нервных профессий, которые давно ждали художественного оформления своей роли в городе. Продавцы, партработники, милиционеры и отходники (работавшие сезонно в российской глубинке) — самые меркантильные слои ереванского общества нашли в рабизе подходящее укрытие для мещанского, гедонистического образа жизни, который прежде трудно было озвучить в Ереване. Философствования рабизов о том, что «щедрость — это хорошо», что «деньги — мусор», что нет ничего важнее, чем выпить-закусить с друзьями, позволяли этим классам брать за свою «доброту» все более тяжелую для окружающих плату. Деспотичное поведение в семье, ритуально-оформленное взяточничество на работе, почти непременное глумление над любым собеседником стали нормой для многих из них. Естественно, это не касалось начальства, перед которым преклонялись теперь совершенно по-азиатски, что совршенно было невозможно в до-рабизном распределении ролей в Ереване.

 

Постоянные стенания о «тяжкой судьбе армянина», сентенции «жизнь-копейка», «эй, шар земной, остановись, я сойду» и подобные перлы отлично гармонировали с большим потреблением алкоголя. Но даже выпивка не приводила рабиза к эмоциональной разрядке… Появился особый тип людей, который назывался «утох-хмох» («покушать-выпить»). Эти люди, порой солидного возраста, весь день могли просидеть в ресторане, потребляя невероятное количество еды. Называлось это «пойдем, съедим кусочек хлебушка». Ел такой «утох-хмох» не просто со значением. Ел давясь, жадно, сохраняя на лице брезгливо-страдальческое выражение, будто выполнял за нас грешных тяжкую обязанность…

 

Его отделяло от людей, прежде всего, материальное положение — другие не могли бы позволить себе ежедневных пиров в ресторанах. Но теперь часть общественного мнения — рабизная часть — его оправдывала. Ведь он умел говорить «сладкие слова», был сентиментален, слезлив, чувствителен — что в глазах рабиза делало его «хорошим человеком»…

 

…Подходило к концу первое десятилетие (1970-1980) рабизной драмы Еревана, города, после бурного расцвета будто замершего в ступоре растерянности, захваченного не врагом, с которым можно пытаться бороться, а микробом, уродливой болезнью. И неизвестно было, что еще преподнесет она в будущем… Кончалось десятилетие, кончался и ресурс человеческого терпения… Рабизные «адаты» оказались миной замедленного действия. Они были настолько сложны и надуманны, настолько циничны и дики, что их невозможно было выполнять! Горе пришло к тем, кто искренне поверил в эти правила!

 

Конечно, на весь город гремели свадьбы детей богатых родителей. Рядом с ними точно так же гремели ненормально громогласные, кощунственно роскошные, доведенные до степени искусства… похороны.

 

Большая же часть парней просто не могла жениться — такую свадьбу, как требовал «адат», им было не сыграть… Девушки, особенно красивые, давно прослыли «испорченными» за один взгляд, за смех, за кокетливый жест! Большая часть из подверженных рабизу молодых людей вела годами настолько скромный, монашеский образ жизни, что рабиз как идея мог бы соперничать с религиозными сектами самой строгой аскезы или исламскими государствами. А ведь это были не сектанты, это были обычные парни и девушки, которые поверили, что чистую любовь можно встретить только выполняя заветные «адаты». Этого не случилось. И началась волна молодежных самоубийств… Нет, не зря в том московском циркуляре посчитали «увлечение традициями» большой бедой. Сыновья деспотичных отцов, «опозоренные» в глазах рабизов девушки, обманутые мужьями жены шли на ставший печально знаменитым Киевский мост и — бросались в ущелье… По численности таких случаев было не так много. Но каждый из них исторг вопль прозрения из душ ереванцев…

 

Не молодежь, а поколение отцов, которое провело свою молодость в «европейском» Ереване, городе весны и любви, первым восстало против «адатов», против мещанских выходок, жаргона, взаимной подозрительности. Появились фильмы, статьи, телепередачи, в которых призывали молодых людей посмотреть на себя со стороны, любить, как любится, избавиться от гнетущего страха перед жизнью. Вновь стал слышен голос интеллигенции, которая ставила на место зарвавшихся малокультурных отцов и матерей… Появились фильмы, статьи, не обсуждавшие, как поначалу, смешные ошибки в текстах рабизных песен, а рассказывающие о трагедиях молодых людей, о неприемлемости рабизных правил.

 

Многие ереванцы стали строить свое поведение демонстративно вразрез с поведением рабизов. Считавшие раньше вежливым переходить в разговоре на язык и сленг собеседника, стали отклоняться от этого правила, избегать в речи рабизных словечек. «Адаты» отступили. По крайней мере, у молодых был теперь выбор, следовать им или нет. Появились внешние признаки альтернативных моделей жизни: другие песни, другая речь, другая пантомимика. А как только исчезла возможность распространять свои правила на всех, самые рьяные рабизы быстро о них забыли, и даже стали в первые ряды высмеивающих странные адаты. И неспроста: к этому времени для них открылись другие возможности, и надо было не упустить новый шанс…

 

Армен Давтян. История. Праздник формирования культуры.

[yonic 1 187]

Рабиз - ритмизированная попса с арабо-турецкими мотивами и однообразным примитивным текстом на армянском. При этом рабиз рабизу тоже рознь, бывает весьма редко мелодичная музыка или современная армянская музыка в хорошем исполнении, которую и я иногда слушаю, но бывает такой отстой, что песни в исполнении Татула кажутся просто шедеврами... Известно, что рабиз имеет истоки именно в народном творчестве, и представители "работников исскуства", которые пахали на похоронах и свадьбах, опирались именно на народные вкусы и предпочтения. Устное народное творчество просеивается на протяжении очень долгого времени и до нас доходит самое лучшее. Хотя просеивание идет именно по принципу "что нравится самому тупому слушателю", поскольку исполнение в подвыпившей компании Генделя денежек исполнителю не принесет, а к примеру "Ес гнумем гинетун" - принесет. И всё же не надо сравнивать штампованные и однородные рабизские песни на два аккорда с фольклором, которому по крайней мере несколько сот лет... И надо отличать реально армянский рабиз (направление, созданное деятелями культуры в 60-80-х г.г.) от турецко-арабского стиля исполнения музыки, появившегося в 90-е годы... Например, в песнях Дзах Арута ничего турецкого я не вижу, то же самое могу сказать о песнях Арама Асатряна, чьи песни народ с удовольствием слушает до сих пор... Поездки в ереванских маршрутках и такси вырабатывают иммунитет против рабиза. В какой-то момент начинаешь воспринимать его просто как досадный и бессмысленный шум, типа сигнализации за окном или соседа, сверлящего бетонную стену. На самом деле рабиз тоже жанр и есть люди, предпочитающие такие песни. Ведь сейчас такое разнообразие и множество стилей, и лишь малый процент из них можно отнести к высокой культуре... Рабиз бессмертен и непотопляем, пока есть люди, которые его поют и слушают. А такие люди будут всегда. Во все времена низкопробная музыка у всех народов была более популярна, чем качественная. И, по большому счету, бороться надо не с музыкальными пристрастиями, а с бескультурием... Ещё важно помнить, что если бороться со своим, то на его место придёт чужой рабиз. Не будут слушать Арменчика - будут слушать Стаса Михайлова и Михаила Круга.